На «Ревизора» я не попал, а вот «Женитьбу» не только посмотрел, но и обсудил (непосредственно перед тем как посмотреть) с исполнителем роли Кочкарева - актером Дмитрием Лысенковым. Итоговое мнение: актер и персонаж очень похожи друг на друга. Оба – напористые, харизматичные и острые на язык. Разговор, естественно, был не только о спектакле вечера.
Ледовое зрелище
– Дмитрий, в чем изюминка спектаклей, привезенных в Казань?
– Изюминка «Ревизора» в том, что используется не канонический текст, а сценическая версия пьесы, подготовленная Мейерхольдом и Кореневым в 1926 году. В интернете можно найти отрывки записи спектакля того времени с Эрастом Гариным в главной роли. Причем, Мейерхольд делал не самого «Ревизора», а мир Гоголя с включением цитат из «Женитьбы», «Мертвых душ», «Игроков». У нас, по сравнению с мейерхольдовским, отображение мира Гоголя получилось не столь масштабным, но это опять же не чистый «Ревизор».
В «Женитьбе» Валерий Владимирович решил, что все действо должно происходить на коньках. На сцене будет лед, правда, искусственный, но, тем не менее, когда-то его невозможно было отличить от настоящего. На премьере, во всяком случае, люди недоумевали, звучали реплики типа «они там вообще о…ли, залили каток на сцене!»
– И для чего это понадобилось режиссеру?
– Об этом лучше спрашивать у режиссера все-таки, но, по-моему, задача была в том, чтобы снять эту пьесу с диванов и поставить на более энергичные рельсы. Это дало возможность выделить совершенно другую энергию. Плюс, если рассуждать о замысле, смыслах, налицо противопоставление мира дивана, в котором живет Подколесин, уютного и маленького, тому безумию, которое разворачивается вокруг него. Когда мы только начали репетировать, в моду вдруг вошли ледовые шоу, все встали на коньки. Фокин, будто предчувствуя что-то, поставил «Женитьбу» на коньки еще в Корее. Правда, там были роликовые коньки. Премьера нашей же постановки странным образом совпала с взрывом безумной страсти к спорту в нашей стране.
Нервный человек из Петербурга
– В списке ваших киноработ значится криминальная драма «Танцуют все!» о шпане 50-х годов. Мы с вами ровесники, поэтому мне интересно, как вы пережили 90-е – время гопников и «дележа асфальта»?
– Фильма вы, конечно, не видели, потому что он не может привлечь внимание, это неудача. Деньги, как водится, были украдены, в результате художественный руководитель киностудии доводил фильм, склеивая имеющиеся кадры. Что касается 90-х, то я не был со шпаной и, тем не менее, меня не трогали. Знали, что я человек нервный, если задеть, буду драться по- настоящему. Моя компания в школьные годы – это компания моего младшего брата. Мне было интересно либо с теми, кто младше, либо со старшими. Любил сидеть на кухне, когда родители и их друзья-ровесники пили, курили и беседовали за жизнь. В 90-е все беседовали за жизнь и о будущем страны.
– Как, в принципе, и сейчас.
– Сейчас другая история. Тогда люди видели для страны разнообразные пути развития, многопартийность была не просто красивым словечком. А сейчас все понятно – ты либо «за», либо «не за».
– Недавно в Казань приезжала отборочная приемная комиссия Академии Михалкова для собеседования с выпускниками нашего института культуры и театрального училища. Идея переподготовить кадры с тем, чтобы они потом вернулись обратно, но все, с кем я беседовал, хотят остаться в Москве.
– Естественно.
– А вы почему тогда остались в Питере?
– Я вообще не планировал переезда, когда поступал. Когда закончил, я тоже об этом не думал. Был момент, когда я об этом подумывал, но это был период работы в театре имени Ленсовета. Оттуда тогда ушли все артисты, которых я любил и уважал, мой педагог и режиссер Юрий Бутусов. Умер худрук театра – начался период безвластия, анархии. Вот тогда я присматривался к Москве. Но волею судеб я оказался в Александринском театре. Недавно десять лет отметил работы в этом театре. Перебираться в Москву пока не планирую. Мне сейчас это трудно сделать – у меня есть семейство, перевезти его на непонятную почву было бы, по меньшей мере, рискованно.
«След» в карьере
– На ваш взгляд, реально талантливому, подающему надежды актеру или режиссеру найти себе место в Москве?
– У любого регионального актера таких шансов, по-моему, даже больше, чем у актера из Петербурга, - питерских в Москве не жалуют. Вечное соперничество двух столиц дает о себе знать. В Москве много состоявшихся артистов, приехавших из Саратова, Екатеринбурга, еще откуда-то. Конечно, если переезжать в Москву, то нужно это делать не для сериала «След», а для работы в каком-либо театре. Иначе неизбежна деградация.
– У вас, кстати, много ролей в сериалах. Они вам интересны исключительно как источник заработка, или вы обращаете внимание и на качество продукта?
– Когда-то только источник заработка, а сейчас это мировая тенденция – уйти в сериалы. Взять хотя бы «Карточный домик» с Кевином Спейси. Но и российские сериалы стали лучше, исключая бесконечную ментовскую историю. Я сам играл главную роль в сериале о писателе - «Бедные люди». По прежним представлениям, это полный неформат – не про военного, спортсмена или мента, а про писателя.
– Вы и в «Сталинграде» снимались. При всех вложениях фильм явно не на уровне «Они сражались за Родину»…
– Никто и не ставил таких задач. Фильм на совершенно другого зрителя ориентирован. Если в фильме Бондарчука-старшего ровесник говорил с ровесником, прошедшим войну, то здесь сын того самого ровесника обращается к аудитории своих детей и внуков. Совершенно другие средства выразительности. Это разговор с аудиторией на понятном ей языке, с аудиторией, для которой Великая Отечественная так же далека, как война с Наполеоном. Почему я там участвовал? Мне нравились моя роль... Колоссальная работа художников, потом, к сожалению, зарисованная компьютерной графикой... Томаса Кречмана можно было понаблюдать. Хороший голливудский артист, вернее – немецкий артист, сделавший карьеру в Голливуде. Этакая немецкая машина в актерском деле.
Если звезды зажигают…
– Александринский театр много гастролирует. Сложилось ли у вас в этой связи видение общих и частных проблем артистов в столицах и в регионах?
– Я могу только сказать об одной общей проблеме. Это недостаток образования – все театральные вузы страны выпускают недоученных людей и не стесняются этого. Отсутствие педагогов и педагогики в театральном деле. Вузы есть, а преподаватели кто?
– Создали Академию Михалкова…
– Ну, Академию Михалкова создали для того, чтобы там учили не бесплатно, правда? Наивные люди оканчивают ее в какой-то надежде, но никакого отношения к реальному театральному и кинопроцессу полученные там знания, по большому счету, не имеют. С другой стороны, любой опыт, даже отрицательный, это все равно опыт, который делает тебя богаче.
– Финансовая проблема есть? Вообще в актерскую профессию сегодня идет молодежь?
– Идет - и гораздо больше, чем в 90-е. Тогда спектакли играли при полупустых залах. Людям было не до театра, они занимались поисками продуктов питания. Потом настали сытые «нулевые», люди начали ходить в театры. Будем надеяться, что мы не только соответствуем их ожиданиям, но и берем на себя функцию по воспитанию вкуса. Про финансовую проблему мне сложно судить, потому что я работаю в театре, получающем президентский грант. В этом смысле у нас нет финансовых проблем. В регионах возможно недостаточное финансирование, но на примере Татарстана этого не скажешь. У вас много внимания уделяется культуре.
– Насколько востребованы пьесы современных драматургов? Не маститые авторы вроде Николая Коляды, а новые имена. Я потому спрашиваю, что у нас есть русскоязычные драматурги, которые считают себя невостребованными из-за того, что в республике приоритет отдается авторам, пишущим на татарском языке.
– У репертуара Александринского театра есть специфика – на основной сцене идут только пьесы из мировой классики. Все свежее ставится на новой сцене. Там драматурги вместе с режиссерами собираются, пишут тексты, кипит творческая жизнь, в которой я, к сожалению, почти не принимаю участия. Сейчас, правда, на большой сцене мы репетируем «Оптимистическую трагедию». Молодой драматург Ася Волошина адаптирует текст Вишневского. Это именно молодой драматург, но у нее уже была своя лаборатория в театре Ленсовета, и в целом по городу идут ее пьесы. Михаил Патласов поставил пьесу «Шум». Это – спектакль-вербатим, в основе которого реальная история подростка-геймера, убившего из обреза одноклассника за унижение...
Я хочу сказать, что если автору есть что сказать, и это что-то в кого-то попадает, в Москве и Петербурге он всегда найдет площадку для постановки своих вещей. Для этого в Питере, например, был On.театр, есть многофункциональная театральная площадка «Скороход»… Михаил Патласов, он, правда, режиссер, вообще из глуши приехал – село Березовки Пермской области.
Болтики и винтики
– Дмитрий, поделитесь ближайшими творческими планами.
– В 2017-м юбилей Октябрьской революции, поэтому я занят в «Оптимистической трагедии». Спектакль пока находится в стадии репетиций. Как только мы его выпустим, приедет француз Беллорини с пьесой израильского драматурга Ханоха Левина «Крум» для новой сцены. В кино у меня есть роли в проекте Хотиненко «Меморандум Парвуса» (сериал отснят, сейчас идет монтаж) и у Петра Буслова, снимающего сатирический сериал о коррупционерах. Съемки должны закончиться в ноябре. Вот мои планы до нового года.
– Смотрел на днях последнюю работу Бортко в кино – драму «О любви». Фильм на острую ипотечную тему, но острота эта слабо чувствуется в декорациях парадного Петербурга. Что это – такая форма цензуры?
– Я думаю, просто авторы хотели сделать красивое кино.
– Или отработать деньги от государства, которому перед президентскими выборами нужно как можно меньше негатива на экране?
– Государственные деньги на что угодно идут, на уровне творческой заявки за этим никто не следит. Здесь все решают знакомства и способность без мыла влезть куда надо. А цензуры в прямом смысле этого слова у нас нет. Есть что-то вроде самоцензуры, причем, в сталинском духе, когда режиссеры, продюсеры боятся поднимать какие-то острые темы. Они рассуждают: «Ну, за это нас закроют», «плохо продастся»… А актеры - люди подневольные, мы являемся болтиками в этой конструкции. Совсем мизерные винтики.
С театром ситуация другая. Но в театр ходит хотя бы раз в год всего два процента населения. По сравнению с телевидением, которое смотрит все население страны, это настолько ничтожно, что никому в государственном аппарате нет никакого дела до того, что происходит в театре. Пока, во всяком случае.
– А как же быть с проверкой Следственного комитета в «Гоголь-центре»?
– Скорее всего, это оттого, что кто-то с кем-то не поделился. Вы думаете, в культуре бюджетные деньги не пилят?! Воруют везде одинаково, просто разное.
Автор - Алексей Егоров
